На раскопках 1979 года (справа налево): Александр Авдонин, Галина Авдонина, Гелий Рябов, его супруга Маргарита, Геннадий Васильев. Снимал Влад Песоцкий
Я пишу об этом с единственной целью: читатель должен хорошо представлять себе «точку отсчета»: факт убийства, факт уничтожения или сожжения останков, общий район, где это происходило. И — больше ни-че-го…
И все-таки мы решили искать: раз были тела, что-то должно остаться…
Мы договорились, что первоначальный поиск следует провести в двух направлениях — собрать все возможные дополнительные сведения о событии здесь, на месте, в Свердловске, и, главное, попытаться отыскать в архивах соответствующие документы.
Документы, — как человек, прикосновенный к МВД СССР, — должен был добыть я.
И я добыл их. С помощью Щелокова. Мне удалось попасть в Спецхран Библиотеки им. Ленина, в Архив Октябрьской революции, ознакомиться с секретными крупномасштабными картами.
Я прочитал сотни страниц. Постепенно — в сочетании со всем остальным — обозначилось главное: у Соколова есть показания Якова Лобухина, сторожа переезда № 184. Он свидетельствовал: утром 19 июля 1918 года красноармейцы из отряда Юровского приходили к его будке и брали шпалы, чтобы вымостить гать в логу, где застрял их «Фиат». Значение этого свидетельства сразу же стало ясным, как только я «вышел» на старшего сына исполнителя акции — адмирала в отставке Александра Яковлевича Юровского. Он-то и дал мне копию записки своего отца, составленную с помощью академика-историка М. Н. Покровского. И в записке этой я прочитал, что автомобиль с телами убиенных застрял в Поросенковом логу на рассвете 19 июля 1918 года и Юровский решил закопать убиенных прямо в дорожной яме, заложив ее принесенными от недалекого переезда шпалами. А помимо «похорон» девятерых (одновременно с этими похоронами) приказал сжечь два тела в стороне и то, что осталось, зарыть под костром. Что и было исполнено.
Я понял, что теперь место будет найдено.
Но в 1977 году, когда я со всеми этими сведениями приехал в Свердловск и мы вместе с Авдониным отправились в район выясненного теперь захоронения, мы нашли только Поросенков лог, переезд, дорогу, а само конкретно место захоронения определить не сумели. Фактически это место (как сразу же сообщил мне Авдонин) нашел лишь в следующем 1978 году его приятель, геолог-полевик Михаил Качуров. Качуров, используя опыт полевого геолога, догадался влезть на сосну на краю лога, чтобы сверху осмотреть местность. И вдруг крикнул оттуда Авдонину, что видит край шпалы…
И вот в 1979 году, в конце мая, мы — Авдонин, Васильев, Песоцкий, я и моя первая жена — отправились на это место, вооруженные необходимым снаряжением. И в начале июня обнаружили под тройным слоем шпал и земли кости и черепа, обожженные серной кислотой, с пулевыми ударами. Мы нашли в раскопе и осколки керамических банок от серной кислоты.
…Память об этих первых летних днях, о том, как все это произошло, не покинет меня, не исчезнет до конца моих дней.
Я помню яркое солнце. Высокое небо, блеклые облака. Я слышу, как перекликаются грибники, — кажется, то было воскресенье, и в лесу бродили горожане, любители ранних грибов. Я помню первый удар лопаты, обнаживший шпалы, предвестие страшной находки. И, наконец, удивленный голос Влада Песоцкого: «Железяка какая-то!» То была не «железяка», то была черно-зеленая тазовая кость. Эта чернота и эта зелень свидетельствовали непреложно: мы нашли именно то, что искали. На этой и всех последующих костях в той или иной степени обнаружились следы воздействия агрессивной среды — серной кислоты…
И вот извлечены три черепа, фрагменты скелета. Виден пулевой удар, выходное отверстие. Цель достигнута.
Осенью 1979 года я и Авдонин попытались найти в стороне от основной ямы и останки двух сожженных Юровским тел. Но это нам не удалось. Тогда же, в 1979-м, я попытался организовать в Москве через своих бывших сослуживцев по МВД — предварительную, естественно, «негласную». — экспертизу двух черепов, которые привез с собой в Москву. Мне казалось, что маленький принадлежит Алексею Николаевичу, большой — одной из дочерей.
С этими черепами было много неразберихи, ошибок, ажиотажа на пустом месте. И все это — только по моей вине. Я ведь работал некогда с «вещественными доказательствами» такого рода и, полагаясь на свой опыт, в суете и страхе тех часов и минут решил, что мощный череп с золотыми зубами на нижней челюсти слева принадлежит Николаю II. Поспешные и невнятные то были умозаключения, очень жаль, что не хватило выдержки, умения проделать настоящий анализ…
Когда стало ясно, что моя затея с экспертизой не удалась, мы в 1980 году вернули все три черепа (третий череп был у Авдонина) на место… Когда возвращали (через новый шурф), нашли под сводом (земля под телами осела, и над убиенными в самом деле образовался «свод» высотой сантиметров сорок) еще один скелет. Я поднял череп на поверхность, и здесь, при свете фонаря, мы увидели, что череп этот очевидно женский (хватило опыта и знаний, чтобы понять) и что зубы спереди — сверху — «металлические». А поэтому, — решил я, — это череп Анны Демидовой, «комнатной девушки». Я снова жестоко ошибся. Это был череп царицы, а искусственные в нем зубы, как оказалось потом, были не стальными, а платиновыми, высочайшей пробы.
Мы положили черепа в специальный ящик, опустили в раскоп медный крест, я вырезал штихелем надпись на нем — из Евангелия от Матфея: «Претерпевший до конца спасется». Закрыли шурф огромным булыжником, заровняли землю…
Из книги Гелия Рябова "Сошествие во ад. Посмертная судьба Царской Семьи; факты, домыслы, спекуляции"
Journal information